|
Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
Кто в глав, кто в ком, кто в полит, кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни — самые важные! —
служащие расходятся на заседания.
Заявишься: «Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она».—
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
объединение Тео и Гукона».
Исколесишь сто лестниц. Свет не мил.
Опять: «Через час велели прийти вам.
Заседают: покупка склянки чернил
Губкооперативом».
Через час: ни секретаря,
ни секретарши нет — голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.
Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
«Пришел товарищ Иван Ваныч?» —
«На заседании А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».
Взъяренный, на заседание врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу: сидят людей половины.
О дьявольщина! Где же половина другая?
«Зарезали! Убили!» Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу спокойнейший голосок секретаря:
«Оне на двух заседаниях сразу.
В день заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвоиться.
До пояса здесь, а остальное там».
С волнения не уснешь. Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы еще одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!»
В.В Маяковский 1922 год а все как сейчас. Вот только комсомола нет и названия изменились.
|
