Я до сих пор во сне пускаю поезда под откос
 

Я до сих пор во сне пускаю поезда под откос

Бывший партизан-подрывник посвятил всю жизнь железной дороге

Недавно довелось мне побывать в Псковском железнодорожном музее, поговорить с его единственной сотрудницей, истинной подвижницей (директор, экскурсовод и уборщица в одном лице) Раисой Николаевной Корольковой. И узнал я от нее, что жив еще один из самых славных путейцев - ветеранов партизанского движения в нашей области, Михаил Гаврилович Нефедов. Во времена моего детства он начальствовал на пригородной станции Любятово. Она и сегодня существует, и взоры проезжающих мимо нее доныне радуют яблони и вишни большого, хоть уже и изрядно запущенного сада, окружающего дом бывшего начальника станции.


Из привокзального музея, рядом с которым на почетной "вечной стоянке" находятся вагонная тележка и семафор былых времен, я прямиком направился на окраину родного города. Там в новом доме, в двухкомнатной квартирке теперь и живет бывший партизан, воин Великой Отечественной почетный железнодорожник Михаил Нефедов. Вдвоем с женой Зоей Алексеевной (пятый десяток вместе), дети "разлетелись" кто куда.

Что и говорить, годы берут свое: после недавнего инсульта шаркающей стала походка ветерана, медленной - речь. А ведь когда-то... Когда-то - в роковом сорок первом семнадцатилетний паренек, год отучившийся в техникуме сельхозмеханизаторов, оказался на каникулах в родной деревне Хвоенке, близ Пскова, уже захваченного фашистами.

Судьба в виде десантной группы парашютистов, брошенной в псковскую глубинку из Ленинграда, увела Мишу из родной избы. Так он оказался в отряде. "Не сиделось мне дома, когда вокруг такое творилось. Кровь была молодая, горячая", - вспоминает Михаил Гаврилович свое партизанское прошлое.

Но пришлось ему горячую кровь остужать и в зимних болотистых лесах, и в снегах, и в непролазной грязи: стал Миша подрывником. Подрывное дело опасно само по себе, а уж в тылу врага оно и впрямь гибельно. Тем паче, когда диверсионная группа специализируется в уничтожении железнодорожного полотна и мостов. Приблизиться к насыпи было немыслимо трудно: немцы прикрывали подступы "живыми щитами" из солдатского оцепления, полицаев и собак. Были у юного псковича и контузии, и обморожения, и не раз все тело покрывалось струпьями от болотной жижи. А как-то раз в местности с символически-мрачным имечком "Лютые болота" вместе с лошадью подрывник провалился под лед лесной речушки, - от того-то до сих пор по зиме сводит ему ноги...

Но и поезда фашистские под откос летели, и казармы в немецких гарнизонах взлетали на воздух. Были в партизанской судьбе Миши Нефедова не только толовые шашки: став уже командиром роты, во время рейдов со своими товарищами попадал в засады, выходил из них с боем. Была и сложнейшая операция по освобождению военнопленных из концлагеря.

"Знаешь анекдот про партизана, который через двадцать лет после войны все еще поезда под откос пускал? Так то про меня, - говорит Михаил Гаврилович. - Не удивляйся: мне и через двадцать лет снилось, что я толовые заряды под рельсы закладываю. Вижу такое во сне, а сам в холодном поту просыпаюсь: ведь уже свое взрываю!"

И вправду: бывает же такое - юный партизан-подрывник во время войны и не ведал, что ему придется "начальствовать" над теми же самыми станциями и перегонами, рельсы которых корежило его взрывами. Но - судьба! После войны Нефедов окончил железнодорожный техникум и почти полвека был занят "по нарастающей" напряженным трудом на "железке".


Времена тоже были негладкие: сначала "скрипела" и подводила изношенная послевоенная техника. Потом началось резкое обновление, по псковским рельсам побежали тепловозы... В те времена и обзавелся начальник станции Любятово своим садом. "Только на земле, промеж яблонь-груш да огорода, душа и могла освежиться. Как день за пультом-то посидишь, охрипнешь, да на дрезине поносишься по путям - трудновато!" Ну а саженцы он брал в Пушкиногорском питомнике. В том самом Святогорье, на заповедной земле Поэта, которую он освобождал.

Да, в феврале 1944-го, уже отпартизанив и надев солдатскую форму, Михаил в составе своего мотострелкового полка штурмовал Пушкинские Горы. Бои были донельзя кровопролитными: немцы окружили поселок тремя кольцами укреплений и минными полосами. Потери наши части понесли огромные, но не будь наступление столь стремительным, фашисты взорвали бы Синичью Гору с ее святой обителью и с могилой Поэта...

...А тот садовый питомник в Святогорье, откуда он брал саженцы, вскоре после войны был заложен радением еще не легендарного тогда Гейченко и трудами моего деда, старого псковского крестьянина, селекционера и книгочея. Вот так причудливо переплетаются судьбы людские...

И светло, и печально было на душе, когда я простился с ветераном - типичным пожилым "скобарем" (невыцветшая озерная синева глаз, правильное и красивое северославянское лицо с прямым чудским носом). И вспомнились реликвии, стоящие у нашего железнодорожного музея: колесная пара да старый семафор. Эти колеса уже не побегут по рельсам, и семафор не вспыхнет ни красным, ни зеленым. Но если мы забудем о них, забросим - далеко вперед никогда не уедем.

Станислав Золотцев

Газета "Гудок" от 12 августа 1999 года.