СЦБИСТ - железнодорожный форум, блоги, фотогалерея, социальная сеть - Показать сообщение отдельно

**Admin** · 14.01.2012, 13:21

2 главы из книги Вяч. Лебедева "Преобразователь природы" о работе И.В. Мичурина на железной дороге:

Цитата:

Глава шестая
ВЗЛЕТ

Контора, куда он поступил в Козлове, находилась на северном конце длинного, похожего на утюг холма. От самой железной дороги тянулись вдоль холма пыльные улицы, с белыми купеческими домами. Дома прятались в яблоневых садах.

Высокие клены толпились у церквей, похожих одна на другую, с толстыми шпилями и с шатровыми крышами.

Холм-«утюг» стоял посреди равнины. Во все стороны были видны поля и луга. Белые дымки ползли за поездами. Ветры разносили дымовой пух.

Поезда ходили не часто, но зато длинные, вроде нескольких гусениц, сросшихся вместе.

Поначалу контора нравилась молодому Ивану Мичурину. Там были широкие окна, тяжелые столы, новомодные откидные бюро.

Весь распорядок дня напоминал движение часового механизма. В определенный час сходились конторщики и счетоводы, здоровались друг с другом и усаживались на свои стулья, низкие у столов и высокие у конторок.

В двенадцать часов они клали гусиные перья, вынимали принесенные из дому сверточки с завтраками и начинали жевать.

Позавтракав, они смахивали крошки, хрустели пальцами и потягивались. Потом все снова брались за гусиные перья и начинали скрипеть и щелкать костяшками счетов.

Свет лился во все окна, но конторщики равнодушно выполняли свои обязанности и терпеливо ждали пяти часов вечера, чтобы снова положить перья и откланяться. Высшей добродетелью в конторе считалась аккуратность. Чем аккуратнее был конторщик, тем больше шансов он имел на повышение.

Администраторы намекали, что не мешало бы и внешне выглядеть почище. Конторщики подхватывали и это. Те, что посолиднее, налаживали себе бакенбарды и заводили котелки. А те, что помоложе, пристраивали к тужуркам светлые пуговицы и почаще помадили кудри.

Но весь наружный лоск слетал немедленно, как только часы отбивали пять и конторщики ныряли в свои переулки.

— Хочешь — в карты играй, а то — с гитарой за барышнями...— соблазняли Ивана сослуживцы.

Иван карт не любил, играть на гитаре не научился, а барышень побаивался.

В свободное время он возился с испорченными манометрами, золотниковыми коробками, которые либо сам подбирал из станционного хлама, либо выпрашивал у паровозников.

По вечерам в городском саду играл полковой оркестр. По аллеям разносились певучие голоса валторн и корнет-а-пистона.

У Ивана легонько щемило сердце. Его товарищи по конторе вели в городской сад своих дам, наряженных в батистовые платья с воланами, с буфами на плечах и на талии.

Но пришел час и для нашего героя.

По соседству, через огород, жил человек с большой рыжей бородой. Это был подручный рабочий с козлов-ского винокуренного завода, Василий Петрушин. У него было несколько дочерей.

Старшую из них звали Аля.

«Аля... Должно быть, Алевтина, — решил Иван.— Хорошее имя».

У девушки этой были русые косы, спокойные глаза, легкая походка, звонкий голос.

Жила она в домике с небольшим садом и огородом. В весеннее время сад одевался белым яблоневым цветом, а огород — тонким узором зеленых всходов.

Из окна своей светелки юный конторщик мог наблюдать жизнь соседки. Вставая рано, он украдкой видел, как она умывается на крылечке у дребезжащего рукомойника, кормит кур, разбрасывая ячменные зерна по горячей земле, или ходит по саду с негромкой песенкой. ..

Она и не подозревала, что молодой сосед наблюдает за ней. Весело и просто двигалась и хлопотала у себя во дворе.

А контора понемногу становилась все теснее Ивану Мичурину. Уже не радовали его светлые окна, аккуратные столы и чинный распорядок рабочего дня. Его все больше привлекали манометры и регуляторы.

Он уже подумывал бросить контору, когда произошло неожиданное событие. Контору участка посетил сам начальник дороги. Главный начальник дороги собственной персоной пожаловал в участковую контору.

Он явился незадолго до полуденного перерыва. На удивление всем, был он одет не в мундир, а в сюртук, и па голове у него был высокий блестящий цилиндр. Все встали и вытянулись в струнку.

Начальник конторы бочком подкрался к начальнику дороги и начал рапортовать:

— Имею честь доложить вашему высокопревосходительству, что во вверенной мне конторе...

И так далее и тому подобное...

Конторщиков поименно начальнику дороги не представляли. Затаив дыхание все они следили за церемонией.

Начальник обвел стены и потолок зорким взглядом.

— Прошу сесть... — уронил он и прищурился, зная уже по опыту других контор, что с одного приглашения никто сесть не посмеет.

— Сесть... — эхом повторил секунд через пять после начальника дороги начальник конторы. И все со вздохом облегчения опустились на стулья.

— Прошу, э-э... показать мне главные книги, — протянул резким, высоким голосом начальник дороги, и тотчас контора пришла в бешеное, хоть и бесшумное движение. '

Почтительно усаженный в стеклянном кабинете начальника конторы, его превосходительство собственноручно перелистал несколько объемистых книг. Ему хотелось быть похожим на человека, во все вникающего.

Возможно, что в книгах все было в полном порядке, но уходить, не придравшись ни к чему, было не совсем удобно. Поэтому, вынув из жилетного кармана золотые часы на золотой цепочке, начальник дороги поднял глаза на начальника конторы и стал делать ему служебное наставление. Говоря, он покручивал свои часы на цепочке и нечаянно стукнул ими о край стола.

Он приложил часы к уху. Гробовая тишина. Часы не шли. Его превосходительство встряхнул их. Не идут. Еще раз встряхнул — то же самое. Раздраженно, сердитым жестом он сунул часы в жилетный карман и продолжал свою беседу, уже грозившую перейти в нахлобучку.

Начальник конторы, предчувствуя худое, решился на смелый шаг. Он сделал самое преданное лицо, какое только способен был сделать, и озабоченно сказал:

— Если у вашего высокопревосходительства случилось что-нибудь с часиками, не извольте, ваше высокопревосходительство, беспокоиться. У нас есть конторщик— из молодых, но очень по механической части смышленый. Он всегда у нас в конторе часы налаживает, если чуть что...

— Налаживает, вы говорите? — произнес мрачно начальник дороги. — Боюсь, что с моими ему не справиться. А впрочем, — добавил он, помолчав, — э-э... пускай попробует. ..

Конторщик был тотчас приведен.

— Умеете часы чинить, говорят? — уставился его превосходительство.

— Умею. Но смотря что, конечно, — добавил он и был за это обожжен огненным взглядом своего шефа.

Начальник дороги небрежным движением пальцев отцепил часы и протянул их.

— Чинить здесь? Или можно выйти?

Начальник смерил его взглядом. «Почему этот молокосос меня не титулует?»

— На пять минут, никак не больше, — сказал он через нлечо. — Мне нужно ехать.

Через пять минут часы были возвращены высокопоставленному заказчику. Его превосходительство приложил часы к уху. Они шли, нежно постукивая. В конторке у Ивана всегда имелось несколько простейших инструментов по механике, не говоря о разном металлическом хламе, из которого он подбирал запасные части.

Начальник дороги приложил часы к уху, еще раз вслушался и улыбнулся.

— Молодец, как вас, э-э...

Глава конторы услужливо подсказал.

— В какой вы должности?

— Конторщик... Младший конторщик... — опять подсказал начальник конторы.

— Странно, э-э... — молвил его превосходительство.— Такие способности — и почему-то конторщик!..

Он на секунду задумался. Он вспомнил, как возникали анекдоты об исторических личностях. Ему захотелось сделать что-нибудь этакое, историческое.

— На дороге из рук вон мерзко поставлено часовое хозяйство, — сказал его превосходительство. — Нет совершенно никакой координации. А ведь железная дорога без правильных часов — это проселок, абсурд, вызов :1дравомУ смыслу. Хотите, э-э... молодой человек, пойти па должность узлового надсмотрщика механизмов на нравах, скажем, помощника начальника станции?.. А?

Такой оборот дела пришелся не совсем по нраву прямому начальнику Мичурина, — Он слишком молод, ваше высокопревосходительство!— вскрикнул шеф. — Восемнадцать лет только!

— Молодость не помеха, — свысока уронил начальник дороги. — Когда мне было восемнадцать лет, я был почти в том же чине, в каком вы сейчас.

«Прошу не забываться!» — как бы прозвучало в этих словах. Начальник конторы слегка согнулся, как бы для того, чтобы легче проглотить эту пилюлю.

Глава седьмая
ЧАСОВЩИКИ И ПЕТУХИ

Иван Мичурин без возражений принял новую должность. По сравнению с должностью конторщика это был немалый взлет. Он и жалованья получал теперь гораздо больше.

С охотой взялся он за свои новые обязанности. Подконтрольная ему зона простиралась довольно далеко-— от Козлова до Ряжска. Он должен был ездить по линии в тряских вагонах. Через плечо у него висела кожаная сумка с механическим инструментом.

При этом он встречался с разными людьми. В ту пору железными дорогами старались пользоваться только по крайней необходимости. Ездили акцизные, военные, переселенцы.

Великое множество человеческих горестей ехало по железной дороге. Целые семьи с детьми, с пожитками, немытые и нечесанные по неделям, продвигались к Сибири, Башкирии, к киргизским степям.

Мир для Мичурина день ото дня становился все больше и шире. Рязань уже давно перестала быть для него главным городом. В вагонах слышались рассказы о далеких краях. Про Турцию, про Персию, про Бухару и Хиву, — про то, что там растет, что вызревает.

Одно не нравилось Ивану в поездках — то, что он долго не видал теперь соседку. Он, правда, уже набрался храбрости и послал ей через казенную почту письмо. Письмо вышло длинное, на четырех листах с оборотом. Оно было написано солидно, без всяких «глупостей». В нем Иван описывал главным образом устройство станционных часов и железнодорожного движения.

Оно, однако, произвело совсем неожиданное действие. Молодая соседка переменила утренний распорядок и почти вовсе перестала показываться Ивану на глаза.

Но раз, столкнувшись с ним у огородного плетня, она нечаянно глянула ему в лицо и улыбнулась.

Улыбка не показалась Ивану недоброй или насмешливой. Однако дело только этим и ограничилось. Разговора не получилось. Долго еще оставались молчаливыми такие случайные встречи.

Наконец однажды, встретившись с девушкой у ворот, Мичурин решился заговорить.

— Позвольте с вами познакомиться лично, — вымолвил он прерывающимся голосом. — Надеюсь, вы получили мое письмо?

— Да, если это вы писали, то получила, — ответила соседка тоже не без волнения в голосе. — Только меня Александрой звать. И потом, — добавила она, помолчав,— на конверте вы написали «госпоже», а я вовсе не госпожа, а из крестьян мы, из приписных.

Ивану хотелось высказать очень многое. Поведать про беспокойство сердца. И про горделивые думы о будущем. Но вместо всего десятки раз обдуманного, перечувствованного, выношенного язык выговаривал совсем-совсем не то...

— Может быть, у вас часы плохо идут? — молвил Мичурин. — Так я, пожалуй, могу поправить.

Девушка удивленно глянула на собеседника и ответила:

- Да у нас часов-то и вовсе нету. По солнышку живем да по петухам...

Тем первый разговор их и кончился. Вскоре Иван собрал из разного лома большие стенные часы и лично вручил их рыжебородому Василию Петрушину, отцу соседки.

— У вас, я слыхал, часов в доме нету, — пробурчал он при этом. — Вот получайте... Разве так можно жить, (V i часов? ..

Только урывками, изредка удавалось ему видеть ми-'ую его сердцу девушку-соседку. Кроме работы по проверке и налаживанию станционных часов более чем на полутора десятках станций, приходилось чинить телеграфные аппараты и другую станционную сигнализацию, вплоть до семафоров.

А начальник Козловского паровозного депо Граунд поручил ему даже оборудовать электрическое освещение на станции Козлов. Молодой Мичурин успешно справился и с этой задачей. Но везде поспевать ему было, конечно, нелегко.

Случилось по этой железной дороге ехать заместителю министра путей сообщения.

Он ехал в роскошном специальном салон-вагоне, одной серии с царскими. Большую часть своего пути он читал заграничные романы, а все остальное время закусывал и дремал.

Замирали в почтительном трепете большие и малые железнодорожные станции.

На крупных станциях заместитель министра выходил на две, на три минуты из своего салон-вагона и принимал от местных горожан хлеб-соль на белоснежном, украшенном петушками полотенце. Затем он обходил выстроившееся в ряд местное начальство и под нестройное приветствие скрывался опять в вагон, откуда и махал небрежно пальцами в перчатке.

Вникать во все подробности станционного хозяйства важный проезжий считал для себя ненужным да и временем на то не располагал. Он ограничивался тем, что проверял висевшие над перронами часы по своему парижскому хронометру, и если замечал отклонение, то заносил оправленным в золото карандашиком в блокнот соответствующую пометку.

В одну из ночей знатному путешественнику плохо спалось.

Поезд остановился на станции Кочетовка, подконтрольной по части часов Ивану. Может быть, в честь названия станции у всего персонала ее было огромное количество петухов, по местному «кочетов». Может быть, и наоборот, станция была названа Кочетовкой в честь петухов, уже имевшихся в изобилии и до ее возникновения.

Важный сановник был раздражен оголтелым кукареканьем петухов и, сбросив ноги с мягкого ложа, закурил ароматную сигару.

Кукареканье продолжалось. Десятки звонкоголосых петухов перекликались где-то рядом, над самым ухом...

Министр отдернул сборчатую бархатную занавеску н сквозь широкое, с бемским стеклом окно всмотрелся в пятнистую железнодорожную ночь.

На станционных часах стрелки показывали без двух минут два.

Сановник взглянул на свой хронометр. На нем было ровно два часа.

Министр сердито поморщился, достал из бювара, что лежал на столе, карандаш и блокнотик и написал следующее:

«На станции Кочетовка грязно. Чувствуется разгильдяйство. Местные петухи правильнее показывают время, чем станционные часы. Фамилия начальника станции, кажется, Эверлинг».

Сановник твердо помнил со времен нянюшкиных сказок, что первые ночные петухи начинают петь ровно в два часа ночи, вспугивая и разгоняя всякую нечисть.

Вскорости Эверлинг, человек со связями и нрава злопамятного, добился того, что Мичурин был снова вынужден вернуться на прежнюю должность.